– И в роте материального обеспечения, и в ремроте. Эти роты большие и сложные.

– Согласен.

– У нас-то в роте почему эта должность вакантная?

– Говорят, что увольняются они все. Все высшие военно-политические училища будут или расформированы, или выпускать будут командиров, станут командными, база там хорошая. А потом кто хочет в пехоту? Все ищут места потеплее, естественно. Сам знаешь.

– Что с нашими уродами-алкашами делать будем?

– Не знаю. Пока не знаю. На гауптвахту не посадишь, и так народа нет. Что остаётся? Замечание? Выговор, строгий выговор? То есть остаётся одна мера – дать им трандюлей, а потом побеседую по душам. За мной не заржавеет.

Осипов ушёл, и я остался переваривать наш разговор. А что бы сделал Новиков на месте Осипова? То же самое. Абсолютно то же самое, никаких сомнений. Мне не хотелось так поступать, но выхода я не видел.

Постепенно от тяжёлых мыслей отвлекла техника. Та машина, которую мы не могли завести и копались с ней уже не один день, завелась, что вызвало у меня большую радость. Наконец! Через пару минут завелась и одна из САУ артдивизиона. Я уже познакомился с командиром одной из батарей и командиром взвода, которые тоже мучились не один день над одной из своих самоходок. Мимо меня на заправку прополз танк Т-80 БВ, оглушив звуком своего газотурбинного двигателя.

Подумал о другом. Какая же мощь был наш полк, когда стоял там, в Чехии, недалеко от границы со странами НАТО. 94 вот таких Т-80 БВ чего стоят! Плюс к этому 18 САУ, да не простых, САУ «Акация», 152-мм гаубицы. Обычно в танковых и мотострелковых полках САУ «Гвоздика», 122-мм гаубицы, а у нас в полку «Акация», которая может стрелять спецбоеприпасом (ядерным проще говоря). В Гяндже даже в артиллерийском полку дивизии такого калибра не было, из ствольной артиллерии только буксируемые гаубицы Д-30, а тут в танковом полку «Акации». Наш батальон тоже силища огромная: более сорока БМП, девять миномётов, шесть АГС-17 и много чего ещё.

В это время засобирались на обед зенитчики. «Тунгуски» одной из батарей зенитного дивизиона начали опускать свои антенны, командир этой батареи тут же поддал пинка за что-то зазевавшемуся солдату, видимо, за соблюдение «мер безопасности». Это выглядело особенно смешно: на фоне новейшей и современнейшей техники старые и надежные методы управления личным составом. И главное, никто не обиделся. Солдат знает, что получил за дело и не хочет бесед всяких. И командиру батареи хорошо, он наверняка тоже не имеет никакого желания читать нотации подчинённым, да и некогда. Дело надо делать.

Эти «Тунгуски» – совсем новая техника, поговаривают, что кроме самого командира батареи и одного молодого лейтенанта её больше никто в зенитном дивизионе не знает.

Все офицеры в разговорах между собой были едины во мнении, что не надо было выводить все войска из стран Центральной и Восточной Европы. Надо было оставить в каждой стране хотя бы по одной танковой или мотострелковой дивизии и летчиков какое-то количество, конечно. Понятно, что там было огромное количество войск, избыточное, и стране тяжело было бы это содержать, но выводить полностью – это было большой ошибкой.

Я представил наш танковый полк, выходящий на учения в Чехословакии со всеми подразделениями, со всеми танками, БМП, САУ, ЗПРК и прочими там мостами и понтонами. С обученным и хорошо дисциплинированным личным составом. Силища непобедимая. Никто не посмеет подумать о войне с нами! А сейчас? Сейчас неизвестно. Известно только, что слабых бьют. В чём я сам лично убедился, когда наш полк в Степанакерте был разукомплектован. Бьют безжалостно.

С другой стороны, пока у нас есть надежные стратегические ядерные силы, кто посмеет на нас напасть? Но неизвестно, в каком состоянии они находятся.

А что делать в таких маленьких конфликтах, как в Карабахе? Внутренние войска МВД – вот кто должен такие конфликты гасить.

А если крупнее что-то? К такому мы сейчас не готовы, однозначно.

Жаль, что всё приходит в упадок. А почему? Потому что главное – это люди. Грустно, но над этими словами наших политработников мы всегда всячески издевались и смеялись. И я среди первых. Считали эти их слова большим лукавством, а в последнее время я эту их фразу часто вспоминаю. Главное, но не единственное. В нашем полку отличная техника в боеготовом состоянии, но людей не хватает, а те, что придут им на смену, будут плохо обучены и мотивированы. Поэтому техника неминуемо будет приходить в упадок, и действовать на ней они не смогут. А с другой стороны, можно иметь отличных людей, но не иметь хорошей техники, и получается тоже плохо. Вывод-то простой: нужны и люди, и техника, но главное люди.

Техника нашей роты, а это одиннадцать БМП-2, была в приличном состоянии. Чувствовалось, что она долгое время находилась в хороших руках Осипова и получала надлежащий уход и обслуживание. Если мерить по главному военному критерию, она «заводилась». Так сложилось, что, если «заводится», значит, всё остальное вполне можно быстро поправить. Но, все, кто командовал взводами и ротами, понимают, что кроме «заводится» на технике столько «мелочей», что все их переделать очень сложно и почти невозможно.

В принципе, дела продвигались успешно, но был вопрос, который невозможно было решить – это аккумуляторы. Некоторые аккумуляторы уже выслужили установленный срок службы, а у большей части срок службы истекал уже в следующем году, но нас предупредили, что замены старым аккумуляторам не будет и «берегите то, что есть». Проблема.

Вечером я поехал на своей машине в промзону, просто посмотреть. Издалека на дороге увидел УРАЛ нашего батальона, а рядом с ним Кучумова, который стоял возле него и скачивал солярку в рядом стоящий гражданский КАМАЗ. Остановился. Вышел из машины, ни слова не говоря, посмотрел и уехал. Кучумов, увидев меня, никак не отреагировал, только нагло и пристально посмотрел и спокойно продолжил свое дело.

Вернувшись в батальон, выяснил, что машину с Кучумовым брал сегодня начальник штаба батальона. Видимо, начальник штаба после всех необходимых поездок приехал домой, расписался в путевом листе и отправил Кучумова в парк самостоятельно, а тот, в свою очередь, по дороге решил слить солярку и заработать на водку.

Что делать? Шум не надо поднимать, это в любом случае. Завтра доложить начальнику штаба батальона, а там пусть сам разбирается. Но что-то в этом варианте мне не нравилось. Мне хотелось разобраться с этим наглецом самому.

В принципе, все солдаты моей роты, да и всего батальона, мне нравились, включая Кучумова. Я понимал, что, окажись мы в обстановке близкой к боевой, все проблемные солдаты станут одними из лучших и инициативных, а у нас резко изменились бы отношения друг с другом. Сейчас же меня личный состав воспринимает как полицейского, а не как своего командира. Именно поэтому мне тяжело ими командовать, не хотят подчиняться. Сейчас, в мирное время, это вопрос авторитета, который может держаться только на страхе передо мной и на моей силе (не только физической). Поставить всё «на кулак»? Но у меня не такие могучие кулаки. А потом, хоть политработников и отменили, но все равно риск налететь на уголовное дело оставался.

Что остаётся? Беседа? Мои попытки достучаться до их сознания ни к чему не привели. Наоборот, я подозреваю, воспринимаются как моя слабость. Что делать? Опять же, самый авторитетный солдат в батальоне – это Кучумов, он же и самый наглый в батальоне солдат. Пока Кучумова я сам лично на место не поставлю, он не даст хоть сколько-нибудь укрепиться моему авторитету в батальоне. Выходит, надо разговаривать с Кучумовым, но первая попытка оказалась крайне неудачной.

Попробовать Кучумова избить? Но он запросто ответит, нет сомнений. Кроме того, он высокий и широкоплечий, явно занимался вольной борьбой, мы с ним в разных весовых категориях. Имел многочисленные приводы в милицию, видимо, поэтому он оказался у нас, а не в ВДВ или в спецназе.

Что ещё известно о нём?

Известно, что он прилюдно послал на три буквы свою мать, которая приехала его проведать, вырос без отца, а старший брат сидит где-то в тюрьме.